Ян Макхарг
Квалифицированное суждение, во многих случаях, является если не самым благоприятным, то, по крайней мере, самым благоразумным. В данном случае оно будет всего лишь безвозмездным. Я полагаю, что экология обеспечивает единственную и незаменимую основу для ландшафтной архитектуры и регионального планирования. Кроме того, она играет существенную роль как в городском планировании, так и в архитектуре, и важность экологии для этих сфер деятельности будет только возрастать.
Если ландшафтный архитектор уделяет внимание экологии, то он является единственным посредником между естественными науками и профессиями, связанными с городским планированием и проектированием. Он понимает природу проницательнее, чем ученый или художник. Эта уникальная черта добавляет ландшафтному архитектору значимости и продуктивной социальной полезности. С приобретением такой компетенции печальный образ декоративного садоводства, постфактум прислуживающего архитектуре, каприз и произвол «умного» проектирования могут быть отброшены навсегда. Иными словами, экология предлагает ландшафтной архитектуре эмансипацию.
Здесь не место для научной статьи по экологии. Мы заинтересованы в экологии эгоистично: мы можем и должны применять ее. Нас интересует метод, способный раскрыть природу как процесс, содержащий внутреннюю форму.
Обычно экологию определяют как изучение взаимодействия организмов и окружающей среды, включающей в себя другие организмы. Особые интересы ландшафтной архитектуры сосредоточены лишь на части этой великой синоптической задачи. Возможно, лучше определить экологию как изучение физических и биологических процессов, динамичных и взаимосвязанных, реагирующих на законы, имеющих ограничивающие факторы, демонстрирующих определенные возможности и ограничения, а также используемых людьми в планировании и проектировании. Так открываются две возможности. Во-первых, попытаться обрисовать общую теорию экологии и процессов планирования. Меня очень привлекает это рискованное предприятие, но сейчас для этого не время и не место. Во-вторых, можно рассказать о методе, который был эмпирически опробован в разных масштабах — от континента, крупного региона, речного бассейна, физико-географических регионов, субрегиональных районов и городской агломерации до единичного города. Подчеркну, что в каждом случае произошло триумфальное откровение[1].
Во-первых, необходимо выдвинуть следующее предположение: определенная территория, произрастающие там растения, обитающие на ней животные и проживающие люди, могут быть поняты только с точки зрения физической и биологической эволюции. Эта территория и ее обитатели могут поведать всю местную историю, физическую, биологическую и культурную, ожидающую того, кто сможет прочесть ее безмолвную летопись. Итак, необходимо начать с самого начала, если мы хотим понять ту или иную местность, человека или другие живые организмы, соседей человека в этой феноменальной вселенной. Это предварительное условие для разумного вмешательства и адаптации. Поэтому начнем с самого начала. Начнем с исторической геологии. Территория, любая территория, может быть понята лишь через ее физическую эволюцию. Какие горы и древние моря возникали здесь? Как поднималась и опускалась почва, как она выветривалась и размывалась, какие складки образовывала? Какие ледники здесь прошли? Какие знаки оставили все эти события на данной территории? Все это объясняет ее нынешнюю форму. Однако на геологические процессы влиял и климат, а затем — растения и животные, и все это также можно прочесть в безмолвной летописи горных пород. И климатология, и геология могут помочь в интерпретации физиографии, текущей конфигурации данной территории. Арктика отличается от тропиков, Гималаи — от Индо-Гангской равнины. Аппалачское плато отличается от геологической Зоны бассейнов и хребтов, расположенной юго-восточнее, и обе эти местности отличаются от плато Пидмонт и Приатлантической низменности. Если знать историческую геологию, климат и физиографию, проясняется гидрологический режим — структура рек и водоносных пластов, их физические свойства и относительная распространенность, колебания между наводнением и засухой. Реки бывают молодыми и старыми, среди них есть своя иерархия; их структура и распределение, как и в случае водоносных пластов, напрямую зависят от геологии, климата и физиографии.
Зная все вышеизложенное и историю эволюции растений, мы сможем понять природу и структуру почв. Распознавая физиографические и климатические зоны и почвы, мы можем увидеть закономерность и предсказуемость в распределении растительных сообществ, поскольку растения крайне избирательны к факторам окружающей среды. Действительно, растительные сообщества более восприимчивы к переменам окружающей среды, чем мы, когда мы опираемся на текущие данные, поэтому мы можем сделать выводы о факторах окружающей среды из присутствия растений. Животный и растительный мир неразрывно связаны, поэтому на основе собранной информации вкупе со сведениями о сменах растительных сообществ и их возрасте можно понять и предсказать, какие виды животных обитают и будут обитать на данной территории, будет ли численность их популяций избыточной или недостаточной. Если нет желудей, не будет и белок; в старом лесу будет мало оленей; молодое растительное сообщество может прокормить многих. Кроме того, ресурсы на определенной территории также существуют там по веским причинам — уголь, железо, известняк, плодородные почвы, вода в относительном изобилии, транспортные маршруты, линии водопадов и конечные станции водного транспорта. Таким образом, карта землепользования становится понятной, если смотреть на нее с этой точки зрения.
Полученная таким образом информация представляет собой общую экологическую инвентаризацию и содержит данные для всех дальнейших исследований. Следующая задача — интерпретация этих данных для анализа текущего землепользования и внесения предложений на будущее. Первая цель — инвентаризация уникальных или редких явлений, метод, которым славился Филипп Льюис[2]. Инвентаризации подлежат все объекты, имеющие уникальное живописное, геологическое, экологическое или историческое значение. Расширяя эту категорию, мы можем интерпретировать геологические данные для определения местоположения полезных ископаемых. Геология, климат и физиография позволят определить местонахождение надежных водных ресурсов. Физиография позволит определить уклон почвы и обнажение грунта; наряду с данными о почве и воде, эти данные могут быть использованы для определения районов, подходящих для разных типов сельского хозяйства; все вышеизложенное, наряду с информацией о растительных сообществах, покажет внутреннюю пригодность как для лесного хозяйства, так и для отдыха. Весь массив данных может быть изучен, чтобы выявить районы для урбанизации, промышленности, транспортных маршрутов и фактически любой деятельности по землепользованию. Эта последовательность интерпретаций позволяет получить объем аналитических материалов, но конечный продукт для региона должен включать карту уникальных участков, карту расположения полезных ископаемых и водных ресурсов, карту, где указаны уклон почвы и обнажения грунта, карту с указанием районов, пригодных для разных типов сельского хозяйства, а также аналогичные карты для лесного хозяйства, рекреации и урбанизации.
Эти карты внутренней пригодности будут указывать на самые лучшие виды использования всей исследуемой области. Но этого недостаточно. Это единичные виды использования, отнесенные к отдельным областям. В лесу, вероятно, будут доминантные и кодоминантные деревья и другие подчиненные виды. Мы должны стремиться указать все совместимые друг с другом виды землепользования для каждой области. С этой целью необходимо составить таблицу, где указаны все возможные виды землепользования. Затем каждый из них сравнивается со всеми остальными, чтобы определить степень совместимости или несовместимости. Например, отдельный участок леса может быть использован для ведения лесного хозяйства, будь то использование твердой древесины или целлюлозы; он может использоваться для управления водными ресурсами; может выполнять функцию борьбы с эрозией; может стать заповедной зоной; может использоваться для охоты, рекреации, а также для деревень и хуторов. Здесь мы имеем дело не с землепользованием в обычном смысле, а с сообществами землепользователей. Конечным продуктом будет карта текущего и потенциального землепользования в сообществах совместимости с доминантами, кодоминантами и подчиненными, основанная на понимании природы как процесса, реагирующего на законы, имеющего ограничивающие факторы, составляющего систему ценностей и демонстрирующего возможности и ограничения для использования человеком.
Однако это все еще не план. У нас ведь нет никакой информации о спросе. Ее должен собрать специалист по данному региону, эконометрист, городской экономист. Таким образом, работа разделена между специалистом в области естественных наук, региональным планировщиком, ландшафтным архитектором, который анализирует данную территорию и расположенные на ней ресурсы, и экономистом, который определяет спрос, предпочтения местоположения, инвестиционную и налоговую политику. Если информация о спросе доступна, то можно разрабатывать план, и компоненты спроса могут быть распределены с учетом роста городов, характера и формы мегаполиса, модели регионального роста.
Итак, что же показал наш метод? Во-первых, он позволяет нам понимать природу как процесс в той мере, в какой это доступно естественным наукам. Во-вторых, мы выявляем причинно-следственную связь. Почему эта территория именно такая? В-третьих, наш метод позволяет нам интерпретировать природные процессы как ресурсы, предписывать и даже прогнозировать перспективное землепользование не изолированно, а в совместимых сообществах. И, наконец, получив информацию о спросе и инвестициях, мы можем составить план на основе естественных процессов для континента или территории площадью несколько сотен акров. Это немалое достижение.
Вы вполне можете согласиться с тем, что это ценный и, возможно, даже незаменимый метод для регионального планирования, но так ли он ценен для ландшафтной архитектуры? На мой взгляд, любой проект (за исключением небольшого сада или оживленного центра города, где природа давно уничтожена), который предпринимается без полного понимания и использования естественного процесса как формообразующего, в лучшем случае вызывает подозрения, а в худшем — бесполезен. Мой тезис состоит в том, что экологический метод является непременным условием ландшафтной архитектуры.
Тем не менее, я слышу голоса скептиков: да, этот метод может быть чрезвычайно ценным для сельской местности, но может ли он быть настолько же полезен в городской среде? Да, естественно, хотя нужно внести определенные коррективы. Данные при изучении роста мегаполисов остаются прежними, но интерпретация сосредоточена на подавляющем спросе на городское землепользование и ориентирована, с одной стороны, на то, как естественные процессы благоприятствуют или препятствуют урбанизации, а с другой стороны — на факторы местоположения и наличие ресурсов, которые можно выбрать для создания удовлетворительной городской среды. Но перечень остается прежним: историческая геология, климат, физиография, водный режим, почвы, растения, животные и землепользование. Это основа для интерпретации данных, хотя специфика становится более тонкой.
И все же, возражаете вы, этот метод не стал общепринятым для городской среды; вы чувствуете, что это все еще средство защиты естественного процесса от слепого опустошения, невежественного и мещанского. Но этот метод может применяться и в городской среде, и мы можем интерпретировать знакомый нам массив информации, чтобы исследовать город экологическим способом. Мы объясняли, что определенная территория стала такой по тем или иным причинам, и для понимания этих причин необходимо видеть всю физическую и биологическую эволюцию. То же самое верно и для городской среды. Но здесь необходимо видеть не только природную, но и культурную эволюцию. Для этого мы проводим различие между «природной» и «рукотворной» формами. Первая — это природная ландшафтная идентичность, вторая — накопление приспособлений к данной форме, которые составляют нынешний город. Рио-де-Жанейро отличается от Нового Орлеана, Канзас отличается от Лимы, Амстердам отличается от Сан-Франциско — и на то есть определенные причины. Используя экологический метод, мы можем определить причину расположения города, понять его естественную форму, различить те элементы идентичности, которые являются критическими и выразительными как в физиографии, так и в растительности, и разработать программу по сохранению и преумножению этой идентичности. Тот же метод в равной степени применим для рукотворной формы. Последовательные этапы урбанизации рассматриваются как адаптация к окружающей среде, и некоторые из них успешны, а другие — нет. Некоторые из них входят в реестр ресурсов и влияют на дух местности. Что касается природной формы, этот метод позволяет нам воспринимать элементы идентичности в шкале ценностей. Затем можно подготовить комплексный ландшафтный план города и включить элементы идентичности, естественного процесса и палитру для формального выражения в комплексный процесс планирования.
Вы продолжаете возражать. Этот метод еще не применяется для гнилостных районов города. Ему нужны реки и палисады, холмы и долины, леса и парковые зоны. Когда он столкнется с трущобами и перенаселенностью, заторами и загрязнением окружающей среды, анархией и уродством? Действительно, этот метод может проникнуть в самое сердце города и тем самым спасти нас от меланхоличных критериев экономического детерминизма, которые оказались столь разочаровывающими для ортодоксального городского планирования или альтернативного необузданного «проектирования», преследующего архитектуру. Но и здесь мы должны быть избирательны, возвращаясь к экологическим основам. Нам мало пригодится экология энергетических систем, анализ пищевых пирамид, конкуренции, отношений, определяемых в терминах «хищник/жертва», — и другие аналитические методы, столь эффективные в экологии растений и животных. Но мы вполне можем обратиться к экологической модели, которая содержит многогранные критерии для измерения экосистем, и выбрать здоровье в качестве всеобъемлющего критерия. Эту модель разработал я сам, поэтому вы вправе отнестись к ней скептически, так как я не эколог, но каждая часть разработана выдающимся экологом[3]. Будем надеяться, что объединение элементов не умаляет их правдивости, поскольку они имеют неоспоримую ценность.
Деградация (нездоровье):
Простота
Единообразие
Независимость
Нестабильность
Мало видов
Эволюция (здоровье):
Сложность
Разнообразие
Взаимозависимость
Стабильность
Много видов
Низкая энтропия
Наиболее очевидный пример — жизнь и смерть. Жизнь — это эволюция одной яйцеклетки в сложный организм. Смерть — это распад сложного организма на несколько простых элементов. Если эта модель верна, она позволяет нам исследовать с такой точки зрения город, район, общественное учреждение, семью, план города, архитектурное или ландшафтное проектирование. Эта модель предполагает, что любая система, которая двигается к простоте, единообразию, нестабильности с низким числом видов и высокой энтропией, деградирует; любая система, которая двигается в этом направлении, двигается к нездоровью.
И наоборот: сложность, разнообразие, стабильность (устойчивое состояние) с большим числом видов и низкой энтропией являются показателями здоровья, и системы, движущиеся в этом направлении, эволюционируют. В качестве простого примера нанесем на карту города статистику всех физических, психических и социальных заболеваний. Если мы также сопоставим доход, возраст населения, плотность населения, этническую принадлежность и качество окружающей среды, то мы, с одной стороны, определим здоровую и патологическую среду, а с другой стороны — накопим данные, которые позволят интерпретировать социальные и физические компоненты здоровья и патологии. Более того, у нас есть другие критерии модели, которые позволяют рассматривать проблему с разных сторон. Если эта модель верна, а метод хорош, это может стать самым большим вкладом экологического метода в диагностику и назначение лекарств для города.
Вы скажете: все это хорошо, но ведь ландшафтные архитекторы, в конце концов, занимаются проектированием — когда же вы расскажете о соотношении экологии и проектирования? Прямо сейчас! Лу Кан, самый проницательный человек в мире, наполняющий жизнью неподатливый, инертный материал, предвидел экологический метод, когда говорил о «воле к существованию», воле быть. Определенная территория выглядит так, а не иначе определенным причинам. Она существует и развивается. Мы должны уметь прочесть это, а экология обеспечивает язык. Территория или живое существо имеют форму. Форма и процесс — это неделимые аспекты единого явления. Экологический метод позволяет нам увидеть форму как явную точку в эволюционном процессе. Опять-таки, Луи Кан разъяснил нам различие между формой и проектированием. Чаша имеет форму. Вначале мы просто складываем руки ковшиком. Проектирование — это создание чаши, но художник никогда не отрицает ее происхождения. Ландшафтная архитектура использует податливую землю и послушные растения для создания произвольного, прихотливого и несущественного. Мы не могли видеть, что руки, сложенные ковшиком, придают форму чаше; земля и происходящие на ней процессы придают форму нашим работам. Таким образом, экологический метод — это также восприятие формы, понимание природной формы и причастность к рукотворной форме, то есть проектирование, и для ландшафтных архитекторов это может стать их величайшим даром.
Источник: Landscape Architecture Magazine Vol. 57, No. 2 (January 1967), pp. 105-107
[1] Австралия; Родезия; Великобритания; Индо-Гангская равнина; бассейн реки Потомак; Аллеганское плато; геологическая провинция Долин и Хребтов (Южные Аппалачи); Калифорнийская долина; плато Пидмонт; Приатлантическая низменность; Грин Спринг Вэлли; Уортингтон Вэлли; Филадельфийский стандартный городской статистический район; Вашингтон (округ Колумбия). См. “Plan for the Valleys vs. Spectre of Uncontrolled Growth,” by Ian L. McHarg and David A. Wallace, Landscape Architecture, April, 1965.
[2] “Quality Corridors for Wisconsin,” by Philip H. Lewis Jr., Landscape Architecture, January, 1964.
[3] «Простота/сложность; единообразие/разнообразие; независимость/взаимозависимость; нестабильность/стабильность» — см. диссертацию Роберта МакАртура.
«Стабильность/нестабильность» — см. диссертацию Луны Леопольд.
«Мало/много видов, здоровье/нездоровье» — см. диссертацию Рут Патрик.
«Низкая/высокая энтропия» — см. диссертацию Гарольда Ф. Блюма.